4.03.19
Указ царя о посылке в Кёнигсберг на учебу подьячих
25 января 1716 г. Петр I подписал Именной указ, адресованный Сенату, "О посылке в Кёнигсберг молодых подьячих для научения немецкому языку”. В Указе было записано:
"Послать в Королевец человек 30 или 40, выбрав из молодых подьячих для научения немецкого языка, дабы удобнее в Коллегиум были, и послать за ними надзирателя, что, они не гуляли”.
 Петр I
Почти через месяц последовал указ из Сената, которому как раз и было поручено организовать практическое исполнение монаршеского предначертания. В Сенатском указе от 19 февраля говорилось: "...в указанное число 40 человек взять из губерний и приказов 2 человек молодых робят добрых и умных, которые б могли науку восприять; и выбрав их в губерниях губернаторам, а в приказах судьям, и прислать в Санкт-Петербург в Канцелярию Сената, дав им в подмогу, и на проезд, и на прогоны”.
Самой трудной задачей, которую следовало решить Сенату в связи с петровским проектом, было изыскание немалых денежных средств, ибо царский указ не упоминал об источниках финансирования. После довольно длительного размышления Сенат постановил необходимую сумму на проезд, пропитание и обучение командированных за границу подьячих собрать "в губерниях и приказах с оставшихся подьячих - 250 ефимков человеку; а впредь по вся годы, покамест они в науке будут, сбирая с них же, подьячих, по 200 ефимков на человека, отсылать к ним без удержания”. В Сенате же была составлена разнарядка и отправлены соответствующие распоряжения по губерниям и приказам о посылке в столицу назначенного числа молодых подьячих от 2 до 4. Весной 1716 г. в столицу стали прибывать будущие студенты.
Однако формирование группы для отправки в Кёнигсберг растянулось на многие месяцы: некоторые губернии с большим опозданием отреагировали на Сенатский указ, а то и вовсе его проигнорировали. Зато в столичных конторах нашлось немало молодых людей, готовых тотчас же отправиться в заграничную командировку. Царю и в Сенат посылались прошения с просьбой послать их в Кёнигсберг вместо недосланных подьячих из той или иной губернии. Иван Колушкин из походной канцелярии сенатора П.М. Апраксина просил из четырех казанских кандидатов "одного одержать, а в то место из определенного жалованья... по желанию моему послать меня”. Иван Панов из Адмиралтейской канцелярии хотел, чтоб его включили в списки в счет Воронежской губернии, ибо "к той науке имею усердное желание”. Семен Севергин претендовал на место от Сибирской губернии, Степан Пучков и Андрей Волков - от Нижегородской. Почти все подобные просьбы были удовлетворены. Несмотря на вынужденные замены, в числе 33 отобранных подьячих оказались представители почти всех регионов России: 9 человек из Москвы, 5 - из Санкт-Петербурга, по 4 человека прибыли из Киевской и Сибирской губерний, три - из Казанской, По два - из Азовской, Архангелогородской, Нижегородской и Рижской (из Смоленска).
Прибывающие в столицу подьячие должны были до момента отправки в Кёнигсберг ежедневно являться в канцелярию Сената. Ожидание затянулось, многие впали в нужду и стали жаловаться в различные правительственные учреждения. Наконец, 14 сентября 1716 г. из Сената последовал указ: первых десять человек "для обучения немецкого языка до Королевца отправить на прибывших ныне ис Копенгагина караблях”. На отбывающих выписали два паспорта, выдали денег на дорогу по 35-50 ефимков и зачитали царский указ. Причем каждый письменно подтвердил, что указ слушал и ”елико Бог мне поможет, исполнять буду” 23 сентября девять из десяти студентов отплыли из Петербурга "на англинском карабле” в Данциг, где ожидали подходящей погоды, а оттуда опять морем прибыли в Кёнигсберг 26 октября, и уже 5 ноября "науку начали”. Один же из студентов, Иван Ершов, получив деньги, на корабле не появился. Царь велел сыскать его и доставить в столицу под караулом, а "отца ево дворы или пожитки описать на великого государя.” Карательных мер, впрочем, не потребовалось: через три месяца Ершов объявился в Кёнигсберге, объяснив задержку своею болезнью.
Вторая группа из шести человек была отправлена на почтовых подводах до Риги, оттуда тоже сухим путем достигла Кёнигсберга 23 февраля 1717 г. Остальные приехали весной и летом, а два последних студента оказались в месте назначения только 1 ноября.
Чему и как учились российские студенты в Кёнигсберге?
Прибывшие в Кёнигсберг российские подьячие не имели точных инструкций, каким образом должно проходить их обучение. Около половины почти сразу же по прибытии записались в число студентов университета. Остальные, не знавшие ни латыни, ни немецкого языка, вынуждены были устраиваться, кому как придется, нанимать частных учителей - "шпрахмейстеров”.
Однако уже первые месяцы учебы оказались омрачены постоянной нехваткой денег. Об обещанных по указу 200 ефимках приходилось только мечтать: целый год из России не поступало никаких средств. Из Кёнигсберга хлынул поток слезных прошений прислать долгожданный вексель. В своих коллективных письмах студенты сообщают: "В зимнее время пребываем как холодом изнуряемы, так и без науки, понеже хозяева, у которых мы имеем квартиры, видя сей замедленный вексель, отсылают от себя с квартир... того ради и по тюрьмам за долговыя деньги засажать хотят”. В другом письме жалуются, что не имея денег для оплаты учителей, они без науки "закосневают” и что язык не может выразить их положения: "Якобы самые шклавы (рабы. - авт.) здесь страждем; а некоторые, не имея кафтана и башмаков, из дворов не выходят... некоторые минувшую зиму в нетопленных избах претерпевали”. Обращаясь к царю, в Сенат, к вице-канцлеру, студенты просят их спасти, не дать пропасть в иностранстве и "не оставить в таком нищетстве всем напрасно згаснуть”.
 Кёнигсберг. Вид на город в конце XVIII в.
Положение подьячих стало столь нетерпимым, что в Петербург дважды был вынужден писать сам бургомистр Негелин, который подтвердил, что "российские ученики от неприсылки к ним денег нажили великие долги. И в том от заимодавцов посажены в тюрьмы, в которых и доныне почитай все обретаются, оставя свои науки”. Бургомистр предупредил, что ни один не будет освобожден, пока не заплатит долг. Речь уже идет не столько об учебе, пишет Негелин, сколько о выживании: деньги нужны в первую очередь на питание, ибо ученики "тают голодом”, да "на одежду им всем, понеже все ободрались”.
Второй неразрешимой проблемой для российских студентов стала неожиданно обрушившаяся на них вольность. Дело в том, что остался невыполненным важнейший пункт петровского указа о посылке с "робятами” надзирателя, "чтоб они не гуляли”. В Сенате то ли не подобрали подходящего человека, то ли захотели сэкономить на его жаловании, но было решено: "За ними вместо надзирателя смотреть велено присланному из Кабинета из их же братьи Василию Яковлеву. А нарочного надзирателя не послано”. Оказавшись человеком весьма добросовестным, В. Яковлев без устали писал доносы на своих товарищей, сообщая имена тех, кто "токмо в гулянье, и в сварах, и во всяких злодействах упражняютца, и напрасно деньги тратят”. Особенно его возмущают те, кто "для вящей своей вольности вписываются в академию”. Он предлагает царю лишить бездельников денег и всем запретить записываться в университет.
Слухи о неблагополучном положении российских посланцев в Кёнигсберге дошли, наконец, до государя. Петр был возмущен заключением студентов в тюрьму "к безславию народа российского”. Он приказал выдать деньги из казны, "дабы те ученики втуне время не препровождали и гладом не исчезали”. Кроме того, царь поручил бургомистру Негелину подыскать для студентов нужных учителей и "иметь в том над ними надлежащий присмотр”.
Получив из Санкт-Петербурга необходимую сумму, Негелин оплатил студенческие долги и заключил 1 декабря 1718 г. контракт на обучение всех 33 российских учеников в школе "иоридического кандидата” Петра Стеофаса. Последний содержал частную школу, в которой обучались дворяне из Прибалтики, в основном лифляндцы, до поступления в университет.
Согласно условиям контракта, Стеофас обязан был обеспечивать всех студентов "столом, квартерами, постелями, дровами, свечами”, а также обучать латыни, немецкому и французскому языкам, географии, истории, математике. По освоении языков программу намечалось расширить за счет различных частей философии и юриспруденции. За каждого студента ежегодно вносилась плата в 300 гульденов.
Первое время учение шло, как положено и как это было определено бургомистром и юридическим кандидатом. Но вскоре русские "робята” освоились, стали предъявлять претензии относительно того, чему и как их учат - в Санкт-Петербург пошел новый поток жалоб.
Россияне, во-первых, были недовольны чрезмерной учебной нагрузкой: "...языки и другие сциенции, более десяти вещей вдруг начали. Однако поныне, чрез полтора года, ни единые от оных возмогли окончать”. Во-вторых, студенты подозревают своего учителя в том, что он специально дает им только самые общие сведения по изучаемым предметам и не допускает до совершенствования хотя бы в некоторых из них. В-третьих, их не устраивают условия обучения и проживания: "В один дом собраны все, також и к науке на 2 части определены по 15 человек в ызбе, в которых только по одному учителю, и на квартирах разставлены человека по 3 и по 4 в ызбе, все русские, где нималой экзерциции в языках иметь невозможно”.
Последнее обстоятельство составляло, пожалуй, главную и весьма обоснованную претензию. В конце концов подьячих послали учиться прежде всего немецкому языку, а создание замкнутого русского коллектива (и в школе, и дома) препятствовало нормальной языковой практике. Студенты пишут, что "никогда не имеют случая с иноземцами разговаривать, чего ради просили там многократно, дабы могли примешаны быть между иноземцами, что весьма отказано”. Некоторые даже вынуждены были нанимать себе частных учителей на свои деньги, которые они получали на книги и на платье.
Любопытный вывод делают студенты: они считают себя не вправе возвращаться на государеву службу недоучившимися, а посему предлагают продлить их пребывание за границей и "опасаючись от Его величества гнева, просят, дабы для лутчаго ускорения их наук повелено было, их разобрав, разослать дале к добрым Академиям, чтоб так их время, как и Его величествия употребляемые на них деньги с возможным плодом обращатися могли”.
 Кафедральный собор на острове Кнайпхоф, служивший одновременно университетской церковью. Рисунок 1716 г.
П. Стеофас также решил сообщить в российскую столицу свое мнение о причинах происходящих недоразумений. Юридический кандидат пишет 20 июня 1720 г., что начал учить студентов "по моей совести во всех добрых науках счастливым началам... А когда они нечто присмотрели... и в науках отчасти обучилися, тогда им то учение и обхождение весьма показалося трудно... того ради они тайным образом в Санкт-Петербурх ложно на меня писали и мне противности чинить обещались”.
Далее Стеофас приводит целый перечень прегрешений своих подопечных, причем на первое место ставит "леность и склонность к гулянию”. По его словам, студенты не пропускали ни одного праздника (как немецких, так и российских). На школьные занятия с самого начала ходили нерегулярно, а потом "почитай и все от школ отлучилися”. "И большая часть в неистовых обхождениях и бесчестных забавах свое время препровождали, - пишет учитель, рассказывая о штрафах и даже арестах самых непотребных, - от сего никакой помощи не учинилося”. В заключение Стеофас сообщает, что доучил их до конца оговоренного срока и продлевать договор не видит возможности.
Претензии учителя в отношении, по крайней мере, некоторых из российских студентов не были лишены оснований. 19 октября 1719 г. Сенат по указу Петра I разбирал жалобы на двух "подьяческих детей”, обучавшихся в Кёнигсберге, Матвея Макова и Федора Копылова. В решении Сената говорилось, что названные студенты "непотребно житие свое препровождали, и ничему не учились, и государево жалованье получали туне, и для того оттуда присланы в Санкт-Петербурк и наказанию приговорили написать в матрозы...”
Результаты обучения
Конфликт студентов с юридическим кандидатом едва не закончился скандалом. Когда 19 июня 1720 г. истек оплаченный срок договора, "учитель наш, - пишут студенты, - того ж самого числа всем нам отказал так в науке, как и в квартирах, которые того ж дня очистить принуждены. Такожде и господин Негелин сказал, что с нами никакова дела иметь не будет. Для того что впредь на нас никаких денег не пришлетца, а здешним жителям уже давно от него объявлено, дабы нам ни в чем не верили, ибо из Санкт-Петербурха ни в какой кредит нам здесь вступать не повелено”.
Получив столь противоречивые донесения из Кёнигсберга, в Сенате рассудили по справедливости. Всех оставшихся 30 студентов решено было отозвать домой и проэкзаменовать. Достойных послать учиться дальше, а с теми, кто к наукам оказался негодным и "брав жалование, жили кроме наук непотребно, и тем указ учинить по разсмотрению коллегии, смотря по винам их, кто чему будет достоин”.
В середине июля 1720 г. российские подьячие, отучившись в Кёнигсберге по 3-3.5 года, в количестве 29 человек через Ригу были отправлены в Санкт-Петербург. "А тридесятой, - пишет в сопроводительном письме Негелин, - через некоторые дни здесь невидим стал. И сказывают, что он с непотребными людьми, которыми он всегда здесь обходился, пошел в деревню...” Илья Протопопов, о котором пишет Негелин, нашелся почти через год, он подал в Коллегию иностранных дел слезное прошение, объясняя свое невозвращение помутнением разума и тем, что во время отъезда его собратьев из Кёнигсберга он "весьма скорбен был”.
Несмотря на возникавшие проблемы и недоразумения, результаты заграничного обучения этой первой большой группы русских людей из числа простолюдинов оказались весьма позитивными. Из 29 выпускников школы профессора Стеофаса (14 из них к тому же учились в Кёнигсбергском университете) выдержали устроенный им по возвращении в Сенате экзамен и определены в службу 28 человек. Четверых направили в центральный аппарат Коллегии иностранных дел, 8 человек послали переводчиками в российские дипломатические миссии в Берлине, Англии, Голландии, Дании, Польше. Наконец, еще 16 человек стали служить в различных учреждениях Адмиралтейской коллегии.
Авторы: Костяшов Юрий Владимирович - доктор исторических наук, профессор кафедры зарубежной истории и международных отношений БФУ им. И. Канта, Кретинин Геннадий Викторович - доктор исторических наук, профессор кафедры специальных исторических дисциплин и региональной истории.
http://www.intellika.info/ |
